Напряжение в зале можно было почувствовать кожей. Перед глазами стояла белая пелена, во рту был привкус железа, удары сердца болезненно отдавались в висках. Но мысли текли удивительно ясно.
Огромный, словно бы грубо вырубленный из камня зверь в третий раз легко поднял мультяшного супергероя на плечи и, немного раскрутив, бросил на маты.
«Вот и все», — пронеслось в его голове.
Он закрыл глаза и словно наяву увидел морщинистого островитянина, который давным давно положил начало тому, что станет его легендой. Островитянину было почти 50, он был дряхл и давно не напоминал себя былого. И все равно те 50 лет — это было больше, чем ему сейчас. Никогда возраст не давил на него так сильно, как в ту долю секунды, когда он вспомнил лохматого смуглого парня, который в свое время наломал дров, скользил на самом гребне славы, но при встрече с ним уже был тяжелым, уставшим и словно придавленным своим возрастом. Нет, ему до 50 было еще далеко. Очень далеко. Целый год. Многие в его возрасте уже еле ходят! Многих, с кем он начинал, уже не было в живых. Он же держался бодряком, вот и сейчас — он продержался почти полчаса против настоящего зверя! Да, в другое время на это бы не обратили внимания, но сейчас.. Кто бы что ни говорил, как бы ни обманывала глаза черная краска, покрывавшая его волосы и бороду, уже очень давно, глядя в зеркало, он видел сегодняшний день. Он понимал, что время неумолимо, и что рано или поздно этот день должен был настать. А сейчас он подумал, что, возможно, этот день уже давно прошел. Что он остался дольше, чем следовало. Что сегодня уже он сам не напоминает и тени себя бывшего. Как и тот чудной парень с диковинных островов Фиджи двадцать с лишним лет назад.
Молодой энергичный судья Чед Пэттон занес руку и ударил по матам. Как и две, как и пять минут назад.
Перед глазами вдруг всплыл прошлый год. Тогда он очень многих удивил. Да что там, он удивил самого себя. Столько лет ему объясняли и втолковывали, что он уже не тот. Что у него жена и ребенок. Что надо дать дорогу молодым, уйти в почетный дивизион ветеранов. Благо этих ветеранов в компании оставалось раз-два и обчелся. И он послушно соглашался. Послушно давал дорогу. Не претендовал на что-то излишнее. Работал с теми, с кем знаком был еще 20 и даже 30 лет назад. Позволил остальным почтительно шептаться у себя за спиной. А год назад, когда выдался шанс поработать с одним из тех самых молодых, он сначала с недоверием отнесся к таким перспективам. Молодой, хамоватый, на все имевший свое мнение, которое не стеснялся высказывать. При этом внимательный, уважительный, умелый. Хотя, быть может, он всем этим прикрывал что-то иное? Какая разница. Этот парень с идиотскими татуировками и постоянными мешками под глазами позволил ему переосмыслить свою жизнь и карьеру. Он почувствовал, что и в без небольшого 50 способен на многое. Что, быть может, зря его задвигали на отдельную полку, на которой было написано много почетных слов, но от которой отчетливо пахло нафталином. И он ожил. В его глазах снова загорелся огонь. В его движениях снова появилась резкость и легкость, которых уже давно не было. Уже очень долго он не работал с таким энтузиазмом. Но тот день остался позади. А что впереди? Полка. Прошлый век. Мамонт. Динозавр. Перестарок. В голове отчетливо появилась мысль, что, пожалуй, это все действительно так. И что тот прошлогодний всплеск был пусть настоящим, но кратковременным. И любые сомнения перекрывались болезненным стуком в висках.
Молодой энергичный парень Чед Пэттон занес руку и во второй раз ударил по матам. Он ничего не знал.
Он улыбнулся. Никто ничего не знал. Да что там, об этом никто не должен знать. Мелькнула подленькая мысль в последний момент изменить решение! Зверь поверит. Зверь позволит сделать то, что он захочет. Зверь не решится ему противиться. Он вспомнил, как эта тема впервые всплыла. Это было почти 20 лет назад, и тему обсудили в рабочем, дежурном режиме. Тогда еще не было никакого наследия. К его мнению прислушивались, но никакого пиетета не было. Он вспомнил других, на кого хотели возложить историческую миссию. Любимчик босса, старательно выбивавший себе тёпленькое местечко; большой черный парень, участник Олимпийских игр, отличный мужик, но отвратительный исполнитель; молодой статный талантливый сынок талантливого папаши; старый боевой товарищ, с которым были пройдены в прямом смысле слова огонь, вода и медные трубы. Он вспомнил, как четырьмя годами ранее сам предложил кандидатуру этого неуклюжего, некрасивого и огромного зверя. С которым даже он сам в свои лучшие годы не захотел бы встретиться в темной подворотне. Впрочем, Какие подворотни.. С его достатком, с его славой любую подворотню он мог проехать на дорогом мотоцикле. Или лимузине. Он сам предложил эту кандидатуру. Но тогда его взяли под белы рученьки и напомнили о том, что это не дело. Что надо поработать с ветеранами, надо нагнать пафоса. Надо завершить эру. Мало кто задумывался о том, чего хотел он сам. Уже давно в компании к нему просто опасались подходить с предложениями или пожеланиям. Не потому, что боялись, а потому, что большинство сотрудников были вдвое младше его. Он был окружен такой аурой, словно спустившийся на землю небожитель. И он соглашался. Не потому, что думал так же, а потому, что полагал, что это будет компромиссным решением. Не раз случалось, что никому эти компромиссы не были по душе, однако недопонимание, ставшее неизбежным спутником таких многоуважительных недоговоренностей, приводило именно к таким результатам. Годом ранее он доказал, что на пенсию ему еще рано. Но сейчас, лежа посреди огромного зала в захолустной Луизиане, он осознал, что пенсия — это действительно его удел. Если бы не прошлый год, эта мысль была бы совсем невыносимой. Но сейчас он подумал, что сделал правильный выбор.
Молодой энергичный парень Чед Пэттон занес руку и повел ее вниз.
Он открыл глаза и поймал взгляд Чеда. В нем были непонимание, ужас и восторг одновременно. Чед замедлил движение руки и с отчаянием смотрел на него. Еле уловимым движением глаз он показал, что так и надо. Чед опустил руку на маты. Раздался третий удар. Чед стоял на коленях и все переводил взгляд с рук на главных героев вечера и обратно. Он не верил, что только что он не просто стал свидетелем исторического события, но сам лично сотворил его.
Напряжение в зале разрядилось. Но вместо восторга или разочарования в зале стоял шок. Никто не понимал, что только что произошло.
Шок.
Он отчетливо увидел, как через несколько минут вернётся за кулисы, как его обступят все сотрудники, среди которых осталось так мало настоящих друзей, среди которых не было никого, с кем он начинал так много лет назад, но зато так много парней, для которых он был кумиром детства.
Он отчетливо увидел, как главный воротила в истории их индустрии подойдет и обнимет его. Как они будут долго говорить о том, что произошло. О том, как важно было сделать это именно сегодня. Он отчетливо увидел, как его руку будут жать все, кому не удалось сотворить того, что только что сотворил огромный, страшный, некрасивый зверь по имени Брок Леснар.
Он отчетливо осознал, что главным победителем сегодняшнего дня станет тот лысеющий толстяк, который пытался спрятать за гениально наигранным восторгом скорбь о том, что только что завершилась эпоха. Именно сегодня. Именно этот лысеющий забавный толстяк с железной волей и невероятным интеллектом, который сам в свое время лишился любимейшего детища, как никто другой мог понять, каково это — видеть, как умирает твое наследие. Но в отличие от него этот толстяк должен был изображать радость, надменность и гордость за случившееся. Он поймал его взгляд, в котором мелькнуло отчаяние, восхищение и благодарность, и посмотрел наверх.
Он вдруг понял, что никаких разговоров не будет. Что за кулисами его уже ждут не овации, а врачи. Что его, скорее всего, отправят в больницу, где он проведет день, а то и два. Что на это повреждение 10 или 20 лет назад он не обратил бы внимания. А сегодня это угроза его здоровью и его жизни. Жизни, за которую он ответственнен не только перед собой, но и перед другими людьми, которым он дорог. И вполне возможно, что в больницу вместе с ним поедет тот самый огромный зверь, который только что вошёл в историю, отобрав у миллионов людей и одного ожившего мертвеца, возможно, самое ценное, что у них было. И что этот зверь всю ночь будет держаться за голову, с трудом сдерживая слезы и пытаясь осознать, что же он все-таки натворил.
Он снова закрыл глаза. «Я все сделал правильно.» Эти слова словно мантра мелькали у него в голове.
Он не видел, как огромный зверь наклонился к нему. Но он отчетливо услышал, как тот тихо и совсем по-детски застенчиво прошептал: «Спасибо».
